«Ишь ты, какие недотроги, - подумал Аскольд, разозлившись на реакцию достопочтенной публики. – Вот парочку лисиц затравить собственноручно – это ничего, это подвиг, а выслушать лай чужой собаки – это оскорбление, ой-ой-ой!»   В те времена он еще не еще не в полной мере овладел тонким искусством дворцовых коридоров и кабинетов – умением не обращать внимания на то, что задевало его лично. А лично его задевало наигранно-высокомерное отношение знати ко всем окружающим: чем они уж настолько лучше всех прочих? Тем, что родились не в избе и не в особняке, а в замке, пусть ветхом и сыром? Что годами могли проматывать состояние прадедов, а оно – вот незадача! – все не хотело кончаться? Что никогда не старались достичь чего-либо своими силами? Одним словом, тогда перспективный сотрудник казначейства был еще помоложе, погорячее и поглупее. Например, сейчас, отвлекшись на свою неожиданно нахлынувшую злобу, он чуть ослабил хватку. По случайности этот момент совпал со свистом  плетки, которой махнул какой-то дворянин из свиты. Так как любое наказание, даже символическое, Ремми покорно принимал только от хозяев, то подобное действие чужака расценил как самое настоящее нападение, и если до этого он был в ярости, то тут просто впал в настоящее бешенство. Пытаясь встать между собакой и всадником, Аскольд ощутил, что следующий удар плети – уже настоящий – пришелся на его спину. Сказать, что у рыцаря была тяжелая рука, значит ничего не сказать; Боруэну показалось, что его кожу обожгла молния. Он отпрянул со сдавленным криком. То ли от неожиданности, то ли испугавшись по-настоящему Ремми затих и образцово-показательно прильнул к ноге хозяина. Аскольд вскинул глаза на обидчика и только тут заметил королевский герб на одежде свиты. К счастью, рафинированной публике зрелище уже успело наскучить и они неторопливо потянулись дальше, оставляя его на милость стражника с плетью. «Единый, я начинаю верить, что ты есть,   - не без облегчения подумал Боруэн. – Разумеется, в такой одежде – да что там, без одежды – меня никто не узнал; занимая довольно низкую должность, можно не опасаться, что каждый из этих напыщенных ослов помнит мое распрекрасное лицо. А государю вообще не придет в голову рассматривать участников таких происшествий, и это только кстати: иначе никогда не отмылся бы...»   Впрочем, теперь начиналась другая игра, игра с одним противником. Его имя само всплыло в памяти: дворцовый мир теснее всех остальных. Но больше никакими знаниями об этой персоне Аскольд не обладал, значит, на этом везение кончилось и теперь ему придется играть вслепую.
- Простите, господин граф, - твердо произнес молодой человек, ощущая, как по спине медленно стекают маленькие капельки крови. – Пес совсем отбился от рук, но его накажут, не сомневайтесь. Только я – не слуга. Мое имя – Аскольд Боруэн, я сотрудник казначейства.          
Не имей Морган отношения к королю, Боруэн спокойно сыграл бы роль низшего сословия, одновременно сохраняя свою честь незапятнанной и не разжигая конфликтов с дворянством. Но сейчас он осознавал, что ему необходимо отстоять свое достоинство, иначе жизнь и работа в казначействе превратиться в невыносимо тяжелое испытание. При следующей же случайной встрече в коридоре замка Морган вспомнит об этой истории, а что знают двое, то знает курица. И на ближайшие тридцать лет его прозвищем станет: «Ах-это-тот-самый-молодой-дворянчик-которого-старые-дворяне-могут-публично-и-безнаказанно-выпороть». А этого допустить никак, никак нельзя.

"Потому что мой папаша прочел не ту книгу, - тоскливо подумал молодой дворянчик. - Да только тебе этого не понять, ты вообще, видно, не из смышленых. Натравить собаку на королевский кортеж, то же мне диверсия... Еще орден потребуй на грудь за своевременное бичевание государственного преступника, кретин". Однако несмотря на свою обиду, Аскольд не спешил идти на открытый конфликт с Морганом - он вообще не любил конфликтов, особенно таких, где его не ждал гарантированный успех. Разумеется, графа необходимо прищучить, но изящно, чтобы не к чему было придраться.
- Не бойтесь, - с заученной любезной интонацией произнес Боруэн, осознавая, что намек на испытываемый собеседником страх - одно из самых тяжелых оскорблений, какие только выпадают на долю рыцаря, -Ремми уже успокоился.
При этом он нисколько не погрешил против истины: собака смирно жалась к ноге хозяина, чуть поджав хвост и время от времени вскидывая точеную голову наверх, чтобы одарить сотрудника казначейства преданно-виноватым взглядом. "Заступничества ищешь, скотина," - решил Аскольд, уже произнося следующую часть своей речи в той же непринужденной манере светского разговора:
- Он несдержан, что ваш конь, господин граф. Охотничий пес, знаете ли: кровь горячая, все рвется в бой. Увидел ваши знатные трофеи и голову потерял. Но уж очень хорош в деле, за то и держим. В прошлом сезоне, например, добыл для короля несколько великолепных оленей. Его Величество остался очень доволен.
Собственно говоря, он умудрился вместить в эти несколько слов как комплимент охотнику, так и некоторые правдивые подробности: слава Ремми выходила далеко за пределы мещанского слоя и монарх действительно однажды попросил одолжить ему собаку. Отца тогда распирало от гордости... Теперь Моргану будет сложно продолжать нападки на собаку, удостоившейся почти той же чести, что и сам граф.